Наши воспоминания
adv1
adv2
Эдуард:
"И кафедра в МВТУ имеет на несколько порядков больший научный вес, чем кафедра Ваша. По поводу экспертной комиссии. Вы сами заметили, что публикации совместные. Я тоже автор этих публикаций.И я работаю на машфаке. Вот я и провёл всё через комиссию машфака." Вот так я выговорил, встал и ушёл. Этот разговор мы обсуждали с Лёней. Осеннего семестра ему хватит, чтобы все бумаги, связанные с диссертацией оформить. Почему-то Жасимов не решился итти в высокое руководство. Но злость на Лёню затаил. У Лёни был поток, на котором он читал лекции по основам взаимозаменяемости. Эти лекции читались по "чётным" неделям, то есть раз в две недели. И вот в какой-то день Лёня перепутал недели. Вот тут Макар Мусаевич себя и нашёл. Моментально он написал докладную ректору о срыве лекции. Сразу ректор положил эту докладную под сукно. Но Лёня принял решение - 10 февраля 1976 г. уволиться. Продолжение следует.
Эдуард:
Ну и конечно Лёне не помешало бы иметь протокол заседания, например нашей кафедры, о том, что его работа одобряется, и отвечает требованиям, предъявляемым к кандидатским диссертациям. Хоть это и мизер, но всё таки характеризует работу с положительной стороны. У меня состоялся разговор с проректором по науке, и я заручился тем, что проректор утвердит этот протокол. Должен сказать, что у Лёни отношение с зав. кафедрой техмашаМакаром Мусаевичем Жасимовым не сложились. Бывает так - взаимная антипатия - и всё. Лёня начал работать в Павлодаре на 2 дня позже чем я. Но если я согласился работать до конца учебного года, то Лёня намерен при таких отношениях с Жасимовым 10 февраля 1976 года уволиться. Поэтому ему нужно все эти вопросы решить как можно быстрее. Вобщем я провёл заседание кафедры. Стопроцетным голосованием работа была положительно оценена. Протокол заседания кафедры был утверждён проректором. Продолжение следует.
Эдуард:
Ну а мы с Люсей уже строим планы на дальнейшее. Люся поедет в Одессу в середине марта 1976 года. Я оформлю увольнение с института 31 августа 1976 года с тем, чтобы использовать летний отпуск. За осенний семестр я сделал ещё две публикации по ТММ, и написал рецензии на три автореферата кандидатских диссертаций. Во второй половине декабря начались защиты курсовых проектов,а в январе - зимняя сессия. Я оказываюсь между "молотом и наковальней". Я дожен обеспечить успеваемость студентов не только как преподаватель, но и как заведующий кафедрой. Своим студентам я делаю прослабление, а как быть со студентами других преподавателей? Особенно "свирепствовали" Егорова и Кошеневич. Но ещё Володе Климову удалось через ректорат протянуть положение о защите курсовых. Для осеннего семестра это выглядело следующим образом. Продолжение следует.
Светлана:
Вот это жизнь! (Y)
Эдуард:
Как будто всё нормально. Но через неделю звонит мне Жасимов и требует, чтобы я к нему зашёл. Тон, которым он говорит со мной по телефону, не предвещает ничего хорошего. Я перехожу в контратаку. Таким же тоном я ему отвечаю: "Во-первых, мы одинаковые заведующие кафедрами. Вы хотите со мной говорить, приходите Вы ко мне. Во-втоых, это следует из во-первых, Вы от меня что-то требуете?! Вы мне приказываете?! Или Вы всё-таки просите?!" "Я прошу", уже спокойно ответил Жасимов. "Приду после обеда", ответил я. Прихожу после обеда, а у Жасимова в кабинете ещё несколько его преподавателей. Сесть мне Жасимов не предложил. Я не растерялся и сам сел на стул. "Итак, Колесников делал у Вас на кафедре доклад. Вы утвердили протокол заседания Вашей кафедры у проректора по науке. Так почему же я, зав. кафедрой, ничего об этом не знаю? И между прочим я член экспертной комиссии мехтеха." Продолжение следует.
Эдуард:
"А Вы все совместные публикации с Колесниковым провели через экспертную комиссию машфака! Это неэтично и не чистоплотно! Колесников должен был бы такой же доклад сделать у нас на кафедре!" Такие высказывания Жасимова привели меня в ярость. "А теперь послушайте Вы", не сказал, а рявкнул я. "В работе Леонида Андреевича содержатся методы ТММ. Да, я ему дал это направление. Ну и что же? Да, так как в его работу вмешалась ТММ, наша кафедра рассмотрела эту работу и положительно её оценила. Подчёркиваю - кафедра, а не лично я! Что касается Вашей кафедры, во-первых, работа Колесникова докладывалась на научно-технической конференции нашего института, на которой Вы присутствовали, и претензии, что Вы ничего о работе Колесникова не знаете - это бред сивой кобылы! И наконец научный руководитель у Колесникова - Косилова, профессор кафедры техмаша в МВТУ. И её кафедра рекомендует работу к защите!" Продолжение следует.
Эдуард:
"И кафедра в МВТУ имеет на несколько порядков больший научный вес, чем кафедра Ваша. По поводу экспертной комиссии. Вы сами заметили, что публикации совместные. Я тоже автор этих публикаций.И я работаю на машфаке. Вот я и провёл всё через комиссию машфака." Вот так я выговорил, встал и ушёл. Этот разговор мы обсуждали с Лёней. Осеннего семестра ему хватит, чтобы все бумаги, связанные с диссертацией оформить. Почему-то Жасимов не решился итти в высокое руководство. Но злость на Лёню затаил. У Лёни был поток, на котором он читал лекции по основам взаимозаменяемости. Эти лекции читались по "чётным" неделям, то есть раз в две недели. И вот в какой-то день Лёня перепутал недели. Вот тут Макар Мусаевич себя и нашёл. Моментально он написал докладную ректору о срыве лекции. Сразу ректор положил эту докладную под сукно. Но Лёня принял решение - 10 февраля 1976 г. уволиться. Продолжение следует.
Эдуард:
Ну а мы с Люсей уже строим планы на дальнейшее. Люся поедет в Одессу в середине марта 1976 года. Я оформлю увольнение с института 31 августа 1976 года с тем, чтобы использовать летний отпуск. За осенний семестр я сделал ещё две публикации по ТММ, и написал рецензии на три автореферата кандидатских диссертаций. Во второй половине декабря начались защиты курсовых проектов,а в январе - зимняя сессия. Я оказываюсь между "молотом и наковальней". Я дожен обеспечить успеваемость студентов не только как преподаватель, но и как заведующий кафедрой. Своим студентам я делаю прослабление, а как быть со студентами других преподавателей? Особенно "свирепствовали" Егорова и Кошеневич. Но ещё Володе Климову удалось через ректорат протянуть положение о защите курсовых. Для осеннего семестра это выглядело следующим образом. Продолжение следует.
Эдуард:
Если студент представлял готовый курсовой проект до 10 декабря включительно, то студенту проект зачитывался автоматически, защита не требовалась, автоматичнски выставлялась оценка. Если проект представлялся с 11 до 20 декабря включительно, то студент защищал проект своему преподавателю. Ну а в случае представления проекта к защите после 20 декабря студенты выходили на комиссию. И я принимал участие во всех комиссиях, исключая возможность провала студентов. Таким образом я обеспечил стопроцентный допуск студентов к экзаменам. На экзаменах свои потоки я выпустил с такой успеваемостью, чтоб деканаты были довольны, а что касается других преподавателей-лекторов, там были трения, так как в общей сложности 5человек вышло в весенний семестр с задолженностями по деталям машин. Эти пятеро были настолько конченными, что даже деканы не предъявляли претензий. Но в конце-концов у них экзамены приняли. Продолжение следует.
Эдуард:
27 января Лёня Колесников подал заявление об уходе. 8 февраля он прочитал свою первую и последнюю лекцию на очередном потоке мехтеха, а 10 февраля он уволился. Его жена Нина уехала в Алма-Ату ещё месяц тому назад. мне Лёня оставил ключи от квартиры. Так было договорено с проректором по хозчасти. А мне оставалось работать в институте немногим больше пяти месяцев. Люся решила уволиться из библиотеки и уехать в Одессу в начале апреля. Она решила обосноваться в Одессе раньше меня. 5 апреля 1976 года Люся уехала в Однссу. Снова я в Павлодаре остался один. Но время уже работало на меня. Прошла неделя. Прихожу я на кафедру. Раздаётся телефонный звонок. Это ректорская секретарша. Своим слащавым голосом она сказала: "Эдуард Вольфович, если у Вас есть время, зайдите пожалуйста к Евгению Ефимовичу." Я понял - разговор будет сложный, речь пойдёт о моём увольнении.Но...деваться некуда, иду к ректору. Продолжение следует.
Эдуард:
И вот я в кабинете у ректора. Судя по тому, как он мял свою физиономию я понял: ректор после основательного перепоя. Предложил мне сесть. И начал: "Недавно уволилась Ваша дражайшая супруга. Как я понимаю, Вы тоже собираетесь уволиться." "По окончании летней сессии", ответил я. "Что Вас здесьне устраивает?", спросил ректор. "По семейным соображениям", отвечаю я. "Какие же это такиесемейные соображения?", спрашивает ректор. "Я думаю, я Вам не должен объяснять, какой микроклимат в Одессе. Там Вы увидите работу в ВУЗе, как свои уши без зеркала. В лучшем случае будете работать в НИИ. И потеряете кусок зарплаты. И как тогда к этому отнесётся обожаемаяВами Королева? И кроме того, при нормальном подходе, находясь здесь, Вы должны были бы сделать докторскую диссертацию, получить звание профессора, а вот тогда можно и в Одессу ехать". Конечно, ректор прав. Но и с Люсей нужно считаться. И я дал ректору ответ. Продолжение следует.
Ирина:
Да уж... жалко бросать-то все... Столько уже наворотил!!!!
Эдуард:
"Евгений Ефимович, конечно, моя супруга имеет много примбамбасов. Но Вы же понимаете, что из-за карьеры я с женой не расстанусь. И поэтому рассчитывайте на то, что я скорее всего уволюсь. А что касается моей дальнейшейдеятельности в Одессе, так жизнь покажет." "Такой ответ я ожидал", сказал ректор. "Но Вы всё-таки подумайте, правильно ли Вы делаете, и хотя бы позвоните мне." Вот так мы поговорили. А на другой день от Люсиной мамы пришло письмо, чтов селе Волковинцыумер на 94-ом году жизни её отец, то есть Люсин дедушка Фома. Я знал дедушку Фому, был очень интересный дедуля. Никому не доставил хлопот. Просто лёг спать и не проснулся. Я взял для компании Капитоныча и Климова, и мы помянули дедушку Фому. А через некоторое время я получил письмо от Люси. Люся недоумевает. В Одессе она не может пока устроиться на работу. И я сразу вспомнил о том микроклимате, о котором говорил ректор. Продолжение следует.
Ирина:
тааак...... Одесса - мама подвела!
Эдуард:
Люся хотела в Одессе так же работать в библиотеке в институте, как и в Павлодаре. В Одессе 8 ВУЗов. В семи ВУЗах Люсе было отказано. Было два вида отказов.В холодильном институте это выглядело так. Начальник библиотеки, женщина, посмотрела Люсину трудовую книжку и сказала: "У Вас нет библиотечного образования. Вы иженер технолог молока и молочных продуктов. В Одессе есть два молзавода. Вот там и устраивайтесь на работу."
В Университете Люсе удалось начальницу библиотеки пройти и дойти до начальника отдела кадров, со стороны которго последовал вопрос: "А почему Вы украинка, а фамилия Ваша Кенигсберг?" "А потомучто мой муж Кенигсберг!" Кадровик сделал кислую мину и спросил: "А Вы что, не могли остаться на своей фамилии?" "Не хотела", отвечала Люся. "Ваш муж немец?" Люся ответила: "Вам очень хочется услышать, что мой муж еврей? Да! Ну и что? Это что-то компрометирующее?! Это что, преступление?!" Продолжение следует.
Эдуард:
"Вот потому что Вы так грубо разговариваете, мы Вас на работу в Университет не примем", сказал кадровик. Люся не стала с ним пускаться в дальнейшие объяснения и ушла. В других ВУЗах разговор состоялся по таким же сценариям. Отец мне написал в Павлодар письмо, чтобы я подумал над предложением ректора. Папа аргументировал так: если у Люси такие сложности, что же будет у меня? Работать на молзаводе Люся категорически не хочет. Для посещения остался Одесский технологический институт имени Ломоносова. Папа убедительно посоветовал Люсе пойти сразу к ректору. А ректором института был Владислав Феликсович Чайковский. Он был маминым студентом и помнил меня. И когда Люся пошла к ректору, сразу была вызвана к нему в кабинет заведующая библиотекой, побеседовали,и на Люсином заявлении ректор написал: "В приказ". Через неделю Люся работала в библиотеке. Продолжение следует.
Эдуард:
Ну а я постепенно заканчивал свою деятельность в Павлодаре. Я успел отправить в "Известия ВУЗов" ещё две научные статьи и написать рецензию на три автореферата. В Москву я написал письмо Вале Корягиной (теперь она замужем и её фамилия Каганова). В январе она окончила аспирантуру, дата защиты диссертации у неё ещё не установлена, но автореферат вот-вот будет напечатан. Я сделал такую раскладку. На июнь Валя на защиту не попадает. Дальше будет отпускная кампания. В идеальном случае защита у неё будет в сентябре. Я посоветовал Вале в список рассылки включить меня как ведущего конструктора завода "Продмаш". В первой декаде июля я буду проезжать через Москву и возьму у неё автореферат для отзыва. Через некоторое время мне позвонил проректор по хозчасти и сообщил, что ключ от квартиры, в которой жил Лёня Колесников, я могу отдать сантехнику Зауэру, который учился у меня на вечернем. Продолжение следует.
Эдуард:
На всякий случай я взял от треугольника института характеристику, хотя я знал - если эта характеристика мне понадобится, то это будет какое-то особенное чудо. Время мчалось стремительно. Не успел оглянуться, промчалась зачётная, а затем иэкзаменационная сессия. Я написал два заявления: одно на отпуск, а другое об уходе. Дата увольнения 31 августа. Ведь июль и август я буду в отпуске и ещё числиться в институте. Затем декан вызвал меня и Капитоныча, и мы подписались, что мы ознакомлены с проектом приказа, согласно которому с 4 июля Капитоныч - зав. кафедрой. 30 июня меня вызвал к себе ректор. В кабинете у него было два проректора. "Вот что", сказал Евгений Ефимович. "Обычно мы уехавших обратно на работу не принимаем. Но Вам будет сделано исключение. Мы надеемся на то, что дурость у Вашей жены пройдёт, и Вы к нам вернётесь. Пока мы или кто-то из нас троих будет здесь, мы Вас примем на работу." Окончание следует.
Ирина:
Сильно!!!!!!!! Вот как ты им показался!!!)))
Эдуард:
Я поблагодарил руководство, и мы попрощались. На кафедре сотрудники сделали прощальный банкет. Мне подарили импортный портфель и китайскую авторучку с золотым пером. В общежитии я все позиции закрыл. На 5 июля я имел билет в Алма-Ату. Не удивляйтесь друзья. Было договорено, что я в Алма-Ату заеду и повидаюсь с Колесниковыми. Ведь не известно, когда мы ещё раз увидимся. И 5 июля 1976 года я улетел в Алма-Ату. И так, прощай Павлодар! А что же будет дальше? Продолжу ли я заниматься наукой? Что будет с преподавательской деятельностью? Период работы в Павлодаре был лучшим периодом моей жизни. В дальнейших воспоминаниях я буду неоднократно возвращаться к этому периоду. А охватят дальнейшие воспоминания совсем короткое пребывание в Алма-Ате, после чего я скажу "Здравствуй Одесса!".
Эдуард:
Итак, 5 июля 1976 года я поднялся в воздух с Павлодарского аэропорта. По пути в Алма-Ату я размышлял, а правильно ли я сделал, что оставил работу в Павлодарском индустриальном институте? Мои размышления противоречивые. С одной стороны, совершенно ясно, в Одессе работать в ВУЗе я не буду. Меня туда не подпустят на расстояние пушечного выстрела. С другой стороны, сколько времени ребёнок будет оставаться без нас? Люся высказалась однозначно: перевозить ребёнка в Павлодар - исключено. С одной стороны здравый смысл подсказывает: нужно сделать докторскую, защититься, стать профессором, а в таком виде уже можнои предложить свои услуги в Одесском ВУЗе. А сдругой стороны - так можно красиво говорить. А как будет всё в реальности? После предложения ректора работать над докторской я ознакомился со всеми положениями, касающимися работы над докторской диссертацией. Продолжение следует.
Эдуард:
И я при этом очень засомневался, осилю ли я организеционные требования. В своё время наш проректор по науке, Геннадий Васильевич Воробьёв говорил мне: "Вы можете сделать докторскую. Это та же кандидатская, только написанная на более высоком уровне." Но почему-то он сам над докторской диссертацией не работал. Прочитав все существующие положения о докторской диссертации я понял, что разговоры Геннадия Васальевича - это пустые россказни. Во первых - я должен был бы оформиться соискателем, и разумеется не в ПИИ. Допустим, мне бы удалось это сделать в МВТУ, где я всё таки был плановым аспирантом. С тематикой я бы определился. Но во-вторых - я должен был бы создать свою научную школу, как это сделать, я совершенно не представлял. В третьих, что следует из предыдущего требования, я должен был бы по своей же тематике выпустить как минимум двух аспирантов. Реально ли это? Продолжение следует.
Эдуард:
Я уже не говорю о том, что докторскую диссертацию должны оппонировать три оппонента - разумеется доктора наук. А каждый доктор наук имеет право оппонировать не более 5 докторских диссертаций в год. И самое главное - в защите кандидатской я был уверен, ведь я всё-таки был плановым аспирантом. А вот докторскую можно защитиь,а можно и нет. И тогданесколько лет коту под хвост. Вот так я размышлял, находясь в самолёте, и склонялся к тому, что я правильно делаю, что еду в Одессу. Так шло время, и я приземлился в Алма-Ате. Меня встретили Лёня и Нина Колесниковы. Ещё почти час пришлось постоять в очереди в кассе, чтобы отметить бронь на полёт в Москву через 4 дня.Пока мы стояли в очереди, Лёня мне рассказывал о своих мытарствах, которые он перетерпел, когда вернулся в Алма-Ату. Алма-Ата город столичный, не прописной, и его просто не хотели прописывать, рекомендуя вернуться в Павлодар. Продолжение следует.
Эдуард:
Лёня и Нина как футбольные мячики перебрасывалиь от паспортного стала к начальнику районного отделения милиции, от начальника милиции в райисполком и так далее (родители Лёни имели частный домик). Наконец они прописались. Потом были у Лёни мытарства с устройстврм на работу, у Нины это было немного проще. С нечеловеческими усилиями Лёня устроился в каком-то НИИ. Я познакомился с тремя здоровенными Лёниными собакевичами, но об этом в Клубе Барона Мюнхаузена. В передпоследний день перед отъездом мы с Лёней посетили Урочище Медео. Все эти дни мы проводили жизнь так, как я в студенческие годы в Одессе, когда посещал чебуречную. Ну а затем отлёт в Москву. Мы знали, что не так скоро увидимся в следующий раз. В Москве я находился ещё дня три. Я успел увидеться с Владимиром Александровичем Гавриленко, не подозревая, что вижу его в последний раз. Продолжение следует.
Эдуард:
Владимир Александрович мне поведал, что например на кафедре деталей машин в МВТУ каждый чеверг состоится предзащита кандидатской диссертации. Значит, раз в неделю в конечном итоге только поспециальности ДМ в МВТУвыпускается один кандидат наук. А ведь сколько кафедр в МВТУ! А сколько ВУЗов в Москве, в Одессе, в других городах! При такой раскладке можно устроиться в ВУЗ...в лучшемслучае по НИСу. И ещё я встретился с научной руководительницей Лёни, профессором Косиловой, к своему стыду забыл её имя отчество, довольно интересная тётя. Лёня её почему-то называл "бабкой", с чем я был не согласен. Косилова представила к публикации все наши совместные статьи, и просила меня, раз я уже взялся Лёне помогать, торопить Лёню, чтоб он не тянул с диссертацией. Ну а на следующий день я уже поездом поехал в Жмеринку, чтоб оттуда взять в Одессу нашего лохматого охламончика. Продолжение следует.
Эдуард:
Поезд пришёл в Жмеринку около трёх часов дня. Выхожу с чемоданами - никто меня не встречает. И вдруг сзади слышу: "Привет кот Эдька!" (Витя нас с того времени, как начал говорить, назывеат Люсик, Эдька и так до сих пор). Оборачиваюсь и вижу - мальчик на два сантиметра выше меня ростом и очень лохматый. Я Витю не узнал. Уже не охламончик, а настоящее охламонище. "Какой ты большой!", говорю я. "Так это я только по росту большой, а по возрасту я ещё маленький", говорит Витя. Ему 12 лет. Через пару минут подошла Галя, сестра Люси. По договорённости Люся отвезла в Ригу нашу племянницу Бианку к её отцу. Матери нет. Её мама Бэла - моя двоюродная сестра - как вы уже знаете, скоропостижно умерла в 1972 году. Из Риги Люся должна приехать в Жмеринку. Мы посмотрели расписание поездов, ясно, в этот день Люся не приедет. Мы пошли домой. Люсина мама уже всё приготовила к столу. Продолжение следует.
Эдуард:
Пришли ещё гости, Люсина подруга Тамара Лучко со своим мужем. Застолье началось. Уже было 8 часов вечера, мы изрядно расслабились, и вдруг Галя говорит: "Люся їде". Не успел я разобраться, что к чему, заходит Люся. Смеётся, и говорит: "А, попался Эдька! Думал, что я не приеду сегодня? Ну ничего, раз отмечается приезд, так можно." Тут я смотрю на Люсю, вижу, что Люся как-то не так смотрится. Присматриваюсь - Люся поменяла причёску. Сделала стрижку. Мне вседа нравилось, когда у девушек и женщин длинноволосые причёски. Люся была очень длинноволосой...до поездки в Ригу. А там Люся узнала, что моднейшая причёска - это сэссон. И сделала себе в рижской парикмахерской такую причёску. Ну а дальше я поинтересовался, как же Люсе в этот день удалось из Риги приехать в Жмеринку. А оказалось вот что. Люся не могла взять в Риге билет ни на один поезд "Рига-Одесса" (летнее время). Продолжение следует.
Эдуард:
Отец Бианки - Давид Борисович Кривулис- известный в Риге врач, доцент-хирург. Попробовал достать Люсе билет через свои связи, не получается. И тут ему предложили вариант - из Риги в Одессу летит какая-то особенно элитарная иностраннаяпублика. Самолёт не укомплектован. Кого попало в этот самолёт брать не хотят. Предлагают: пусть Люся подъезжает в аэропорт "Румбула". Если она по внешнему облику пройдёт как представительница элиты, так она сможет полететь этим самолётом в Одессу. И Люся прошла. За день до моего приезда в Жмеринку Люся была уже в Одессе. Ну а на следующий день Люся поехала из Одессы в Жмеринку без билета, заплатив проводнику наличные деньги. Вот так Люся и попала на застолье. В Жмеринке мы побыли несколько дней, а потом приехали в Одессу. На заводе "Продмаш" я был на следующий день, у меня будет много проблем, но на первем плане - отзыв на автореферат Вали Кагановой. Продолжение следует.
Эдуард:
Приняли меня на "Продмаше" великолепно. Зам. главного конструктора по новой технике Лена Кривенко тут же организовала печатание отзыва, через сорок минут был отзыв в 4-х экземплярах готов. Я его подписал, пошёл к главному инженеру Владимиру Ивановичу Святошнюку, который утвердил этот отзыв и спросил у меня, когда же я начну на "Продмаше" работать. Я дипломатически ответил, что у меня до 1 сентября оформлен отпуск, и с этого времени я приступлю к работе. Святошнюк конечно прекрасно понимал, что я буду искать работу в других организациях, но он очевидно знал и другое: кроме "Продмаша" мне с работой нигде не светит. Но пока я в этот же день два первых экземпляра отзыва отослал в Учёный Совет МВТУ, один экземпляр Вале Кагановой, и один экземпляр оставил у себя. после этого ещё несколько дней мы с Люсей просто встречалиь с друзьями и знакомыми, встречи конечно сопровождались застольями. Продолжение следует.
Эдуард:
Но увы, поэзия закончилась. Началась проза. Нужно искать работу. Я буду при поиске работы общаться с достаточно интеллигентными людьми, которые будут со мной разговаривать на интеллигентном языке. Так, например,если на рабоче-крестьянском языке говорят "пошёл к такой-то маме", то на интеллигентный язык это переводится "приходите завтра" или "ждите нашего решения, мы Вам сообщим". Я по своему характеру человек авантюрный и бесцеремонный. Решил начать с ВУЗов, а почему бы нет? А чем чёрт не шутит? Начал я с Высшей Мореходки. С проходной позвонил в приёмную ректора. Через 15 минут мне выдали разовый пропуск. И я прибыл в приёмную. Принял меня проректор по науке. После дружелюбной пятиминутной беседы он меня направил к зав. кафедрой ТММ, не помню его фамилию. Он предложил мне чашечку кофе с коньячком и начал со мной беседовать. Продолжение следует.
Эдуард:
Внешне беседа протекала великолепно. Зав. кафедрой задавал мне вопросы, я отвечал на них, зав. кафедрой делал пометки на листе бумаги. Он поинтересовался тем, что я могу преподавать кроме ТММ. Когда я ему сказал, что я могу преподавать детали машин, сопромат, теормех и даже высшую математику (для ВТУЗов), он сказал, что я его привёл в восторг. Но удар ниже пояса он мне нанёс в конце. Он меня спросил: "А Вы член партии?" Когда такой вопрос задают одним из первых, то можно ответиь например так: "Ну, я ещё не член партии, но я непременно собираюсь вступить в её ряды. Просто я ещё не чувствовал себя готовым для вступления в ряды КПСС". (Мне тогда было 34 года). Но когда я на этот последний вопрос ответил отрицательно, зав. кафедрой сказал: "Очень жаль. Были бы вы членом КПСС, было бы лучше. Записанные мною Ваши данные я представлю руководству и мы Вас пригласим для дальнейшей беседы. Продолжение следует.
Эдуард:
В 1995 году я уехал в Германию, так и не дождавшись приглашения для беседы с руководством мореходки. Дальше я посетил Одесский технологический институт имени Ломоносова. Там я встретился с зав. кафедрой ТММ профессором Вениамином Яковлевичем Белецким. Он мне просто сказал: "Не пытайтесь здесь устраиваться. Это бесполезно." Но я всё-таки встретился с зав. кафедрой оборудования консервных заводов доцентом Гладушняком, который повёл меня к ректору. Ректор института меня знает. И он сказал мне: "К сожалению, сейчас у нас свободных вакансий нет. Как только появится вакансия - мы будем иметь Вас в виду. Но что я Вам гарантирую - в следующем году мы Вас возьмём на работу совместителем." Разговор в Холодильном и Политехническом институтах также не дал никаких результатов. Я понял. что придётся свою планку опустиь и искать работу в НИИ. Продолжение следует.
Эдуард:
Но в НИИ ситуация оказалась не намного лучше. В высокопробных НИИ мне либо говорили, что у них нет вакансий, либо, что я им просто не подхожу. В низкопробных НИИ говорили так: "Наше НИИ для Вас непрестижное, Вы используете нашу организацию как переходной период, а потом уйдёте в более престижное НИИ или в ВУЗ. И нам опять придётся искать работника. Нам поэтому не резон принять на работу Вас." А время уже подходило к концу августа. У меня другого выхода не было, и я пошёл работать на завод "Продмаш" в конструкторский отдел. Меня оформили конструктором первой категории. Оклад мне дали 160 рублей в месяц, и ещё мне как кандидату наук оформили надбавку размером в 50 рублей. Итого 210 рублей в месяц. А дома Люся мне задаёт вопрос: "А где ты возьмёшь ещё 90 рублей?", на что я ответил, что всё наладится, и что не следует сильно торопить события. Я ни одного дня не оказался без работы. Продолжение следует.
Светлана:
Читаем с интересом и ждем продолжения...
:-)
Эдуард:
Но Люся недовольна. Её мнение однозначно: "Быть зав. кафедрой и почти доцентом, а потом работать на заводе конструктором первой категории - это маразм какой-то. Моё мнение - отсюда надо уезжать за границу. А иначе... мне почему-то кажется, что ты здесь так и будешь до пенсии обыкновенным конструктором работать." И тут я высказал своё мнение. Я сказал: "Послушай Люсик. Я сам не праздную эту политику и идеологию. Но в ближайшие 10 лет никакого выезда за границу не будет. Во-первых я учился в аспирантуре МВТУ. Владимир Александрович, а также и другие люди приложили нечеловеческие усилия, чтобы меня в аспирантуру взяли. И я им никогда пакость не сделаю, даже если мне придётся быть длительное время униженным и оскорблённым. Во вторых, не думай, что там полная масленница. Уверен на 100 процентов, там есть свои прыщики. Так что пока эти дискуссии прекращаем." Продолжение следует.
Эдуард:
А Витя между тем уже в шестом классе. Пятый класс он закончил с похвальной грамотой. Теперьего учёбу контролирую я (кроме русской и украинской литератур). То, что в скобках, пусть контролирует Люся. Витя учится отлично, но одна проблема у него есть: это рисование. Для Вити это муки ада. Мои родители, то есть дедушка и бабушка,считают, что на Витю нужно оказывать давление, а у меня с Витей полная демократия. Люсятоже считает, что Витю нужно держать в строгости, но всякие хитрости она поощряет. Вот один эпизод с рисованием. Учительница даёт задание - нарисовать стакан, не гранённый. Витя мучается. Ясно - у него ничего не выходит, и не выйдет. Я беру стакан, и спрашиваюу Вити, что он видит, какую геометрическую фигуру. Витя сразу отвечает - усечённый конус. Я показал Вите, как с помощью линейки и циркуля строить геометрические овалы и как начертить в изометрии усечёный конус. Продолжение следует.
Эдуард:
Дальше я сказал Вите всё это начертиь волосяными линиями. Витя начертил усечённый конус в изометрии. "А теперь", говорю я, "бери карандаш и всё наводи от руки". Витя навёл. И получился рисунок. И видно при этом, что всё рисовалось без линейки. Дальше я сказал Вите, взять карандаш и сделать как бы "подсветку". И рисунок готов. Дедушка и бабушка возмущаются, говорят, что это обман. Тогда я отвечаю: "А как называется то, что все руководители, начиная с начальника цеха и кончая Леонидом Ильичём, делают приписки к планам и отчётам?" Мама говорит: "А если им в один прекрасный день дадут контрольную работу по рисованию?" "Вот тогда будем думать", отвечаю я. Контрольных по рисованию так и не было, и Витя шестой класс также окончил с отличием. Ну а я по денежному окладу дошёл до уровня доцента. Как же мне это удалось? В один прекрасный день меня позвала к себе в кабинетмолодая женщина. Продолжение следует.
Эдуард:
Это была Анна Ивановна Стоянова - заведующая кабинетом политпросвещения. Минут через 15 уже в разговоре было "Аня", "Эдик" и ты. Аня мне рассказала, что председатель первичной организации общества "Знание" Миша Янович сильно загружен и не сможет выполнять эти функции. И мне было предложено, стать председателем первичной организации общества "Знание" завода "Продмаш". Я отвечал за чтение лекций в цехах и отделах. Ну и сам читал лекции. Каждая лекция стоила 10 рублей. Конечно, на две платные лекции я должен был прочитать одну бесплатную, но я отработал такой ритм, чтобы 3 лекции в месяц были оплачиваемые. После нескольких моих лекций меня пригласил для разговора заведующий техническим обучением Игорь Петрович Бабич. Он меня спросил: "А может быть Вы прочитаете лекции в системе техучёбы? Они оплачиваемые. На досуге ознакомьтесь с этой программой, спокойно прочитайте её." Продолжение следует.
Светлана:
Эдуард, мое уважение. Натоящий отец семьи, пекущийся о семейном благосостоянии в любых условиях!(Y)
Эдуард:
Дома я прочитал эту программу технической учёбы, а на следующий день мы с Бабичем обсуждали, что кому читать. И сделали такую раскладку. Во всех цехах я читаю допуски и посадки, чтение чертежей в ЕСКД и основы металловедения. В транспортном цеху я читаю электротехнику, которую я в объёме средних специальных учебных заведений безусловно знаю. В сборочном, ремонтном и инструментальном цехах я читаю слесарное дело. Слушатели - рабочие, желающие повысить свой разряд. Процесс технического обучения был запущен. Но, подписывая приказ, директор заводавызвал в кабинет зав. техучёбой, зам. главного инженера, главного конструктора, главного технологаи меня. "Я подписываю приказ о техучёбе", сказал Олег Викторович. Но у меня возникает вопрос: куда девались конструкторский и технологический отделы. Главный конструктор сделал кислую мину. Вопрос директора ему явно не понравился. Продолжение следует.
Эдуард:
Вместо эпиграфа: "Его фамилия Вернер, но он русский. Да и что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немцем." М.Ю. Лермонтов. Герой нашего времени.
С главный конструктор завода, Александром Павловичем Фольмером, я познакомился в 1965 году, когда начал работать конструктором на заводе "Продмаш". Мне было тогда 23 года, а ему 40 лет. Тогда Саша Фольмер был не главным, а просто конструктором. Его прозвище было "Шуня". Вообще Шуня - это еврейское имя, которое на русский язык так и переводится "Саша",я предполагал, что именно поэтому его так ипрозвали.О нём говорили: "Золотой человек". В отделе был единственный городской телефон. Если кого-то вызванивали из города, он мог оббегать половину заводоуправления, но человека к телефону приводил. Он был маленького роста и очень интеллигентный. Если при нём произносили непечатные слова, он краснел, его как-то это коробило. Продолжение следует.
Эдуард:
И вот однажды, главный конструктор завода попросил менязанести в отдел кадров одну папочку. В силу своего любопытства я по дороге в отдел кадров в эту папочку заглянул, а там дело Фольмера. Читаю - Фольмер украинец. "Ну, как мой Витя", думаю я. Позже наш главный конструктор получит втык от начальника отдела кадров за то, что он через сотрудника передаёт такие документы, а не относит их лично. Ну а я после этого решил полюбопытсвовать дальше. У своего друга, Володи Ященко, я поинтересовался, а кто же по национальности Фольмер на самом деле. "А ты не знаешь?", переспросил Володя. "Он немец, но записан украинец. Посмотри, какой он пунктуальный, и какой он аккуратист. Однажды он на своей авторучке чернильное пятнышко обнаружил, так он её полчаса протирал спиртом." Однако это не помешало мне с ним подружиться. А подружились мы так.7 июля 1965 года состоялась выдача зарплаты. Продолжение следует.
Эдуард:
В 5 часов дня заканчивается рабочий день. В 6 часов вечера я уже в городе. Летом это фактически ясный день. Люся с ребёнком находятся в Жмеринке. И мне захотелось вспомнить студенческие годы. Иду я по Садовой улице и направляюсь к питейному заведению. Смотрю - мне навстречу идёт Саша Фольмер. И я его останавливаю, и спрашиваю: "Как ты относишься к этому заведению?" И показываю ему на пивную точку с надписью "МАРОЧНЫЕ ВИНА". Саша говорит, что вообще ему нельзя этим очень увлекаться - у него больные почки. "А мы и не будем увлекаться", говорю я. "Думаю, по два стаканчика будет нормально". Мы випили по три стаканчика. Но на следующее утро Шуня благополучно пришёл на работу. После этого Фольмеры бывали у нас в гостях, а мы у них. Так было до аспирантуры. Во время моей учёбы в аспирантуре в летние каникулы мы также бывали друг у другав гостях. Продолжение следует.
Эдуард:
Но за 5 лет моей работы на заводе произошли изменения. Фольмер стал раньше руководителем нашей группы, а потом зам. главного конструктора по новой технике. Будучи обыкновенным конструктором, он пользовался городским телефоном в кабинете главного конструктора. Теперь он недоволен, когда кто-то из сотрудников заходит в кабинет позвонить. Но дружба со мной сохранялась. А во время моей работы в Павлодаре Саша Фольмер стал главным конструктором, он также заменяет главного инженера в его отсутствие. Но всё равно мы дружили. Отношения начали меняться, когда я вернулся из Павлодара. Когда я устраивался на работу, всё было нормально. Но не прошло и двух недель, я пошевелил руководство с кандидатской надбавкой. Я сразу пошёл на приём к директору завода, который мне сказал, что скорее всего мой вопрос будет решён положительно. Я могу писать заявление и пускать его по всем инстанциям. Продолжение следует.
Эдуард:
Я написал заявление. Начал я конечно с Фольмера. Конечно он завизировал моё заявление, но при этом говорил: "Конечно, я не возражаю, но возникает вопрос: чем твоя деятельность будет отличаться от деятельности такого же конструктора без учёной степени?" Я ему ответил, что есть такое положение, и я им пользуюсь. Все остальные визы пошли автоматически. Через месяц у меня был повышенный оклад. Но когда выплыла техническая учёба, выяснилось, что иногда моя зарплата будет превышать мой бывший доцентский оклад в Павлодаре. Но почему это коробит Александра Павловича Фольмера? Ведь в конце-концов он не платит мне эти деньги со своего кармана. Дело было в другом. Как это я посмел с ним уравняться в зарплате? Кстати он часто говорил: "Не может зарплата подчинённого превышать зарплату начальника." При этом он не говорил о размерах своих премий. Продолжение следует.
Эдуард:
Ну а теперь я возвращаюсь к тому моменту, когда мы находились в кабинете у директора завода. Олег Викторович сказал: "Я этот приказ подписываю. А Вас, Эдуард Вольфович, я попрошу , составить программу техучёбы для конструкторов так, как Вы считаете нужным. Вы, Александр Павлович, рассмотрите эту программу, творчески осмыслите её и принесёте её мне. А зав. техучёбой, товарищ Бабич, будет курировать и контролировать весь этот процесс." Вот так поговорили и разошлись. Когда мы вышли из кабинета, Фольмер задаёт вопрос Бабичу: "В какое время будут состояться занятия в цеховых подразделениях?" Бабич ответил: "После обеда, то есть в час дня, каждое занятие будет продолжаться два академических часа, то есть до полтретьего. Это мы согласовали с начальниками подразделений." "Но я ведь тоже начальник подразделения, а Кенигсберг конструктор моего отдела." Бабич растерялся. Но вмешался я. Продолжение следует.
Эдуард:
"А почему с третьей недели месяца наши выходные субботы под какими-то предлогами становятся рабочими? Ведь в таком случае, между прочим, на моём балансе времени переработка?" "За субботы дают отгулы", отвечает Фольмер. "Так я возьму меньше отгулов", сказал я. "Вот это другое дело! Вот это деловой разговор!", сказал Александр Павлович. "Подготовь тетрадку, в которой будет учёт твоего времени, затраченного на техучёбу. Я буду по этому учёту корректировать твои отгулы." "Договорились", ответил я. Итак, техучёба в цехах началась. В технологическом отделе я проводить техучёбу не буду, это будет делать кто-то другой. А для конструкторского отдела я готовлю программу. И тут произошли некоторые изменения. Наш завод вошёл в объединение с Механическим заводом и СКБПродмаш. Генеральным директором объединения становится Ричард Александрович Дерман, он же будет директором нашего завода. Продожение следует.
Эдуард:
Олег Викторович Муратов становится главным инженером объединения, он же главный инженер завода. Всё, что касается технической учёбы в цехах, осталось в силе. А вот в конструкторском отделе... Я подготовил программу, будучи предусмотрительным, я снял с неё копию. Когда я эту программу представил Фольмеру, он с какой-то апатией сказал: "Оставляй у меня, я посмотрю". Проходит неделя. Фольмер общается со мной так, как будто я ему ничего не представлял. Прошла вторая неделя. Всё то же. Тогда я у Фольмера спрашиваю: "Как дела с программой?", на что Фольмер мне ответил: "Руководство поменялось, и теперь всё откладывается на неопределённое время." Я понял: он ставит рогатки, которые трудно будет преодолеть. И тут случилось неожиданное. За год до моего прихода на завод в отделе по спецзаказу был разработан сборник горизонтальный с подогревом. Это была цилиндричевская ёмкость с паровой рубашкой. Продолжение следует.
Эдуард:
Все размеры ёмкомти были даны заказчиком, её нужно было только просчитать на прочность. И вот один из конструкторов считал внутреннюю цилиндрическуюобечайку, работающую под наружным давлением по тем формулам, которые пригодны для внутреннего давления, и для перестраховки в 1,5 раза завысил его. В результате он предусмотрел все стенки ёмкости толщиной 5 мм. И вот приходит от заказчика письмо, что во время гидравлических испытаний внутреннюю ёмкость этой обечайки смяло. Главный инженер меня попросил, сделать расчёт этой ёмкости заново. Я проверил эту внутреннюю обечайку на устойчивость, и получил, что внутреннюю обечайку следовало изготавливать из листа толщиной не менее 8 мм. Всё это я представил главному инженеру. Через некоторое время Фольмер попросил меня зайти к нему в кабинет. Мои расчёты лежали у него на столе. И на них была резолюция главного инженера. Продолжение следует.
Эдуард:
Но прежде, чем показывать мне все дела с ёмкостью, Фольмер мне сказал: "Давай посмотрим программу". Программу техучёбы мы рассмотрели, Фольмер её подкорректировал, и попросил подготовить проект приказа по техучёбе в отделе главного конструктора. А какую же резолюцию написал главный инженер? А вот какую: "Вот уровень наших конструкторов! Вот пример того, что наши конструктора должны повышать свой инженерно-техничекий уровень! Кто проводил расчёт? Проработать в коллективе." Ну и конечно после этого в отделе была организована техническая учёба. Как будто всё наладилось, но с Фольмером у меня уже не было таких дружеских отношений, как до аспирантуры. Я его с семейством пригласил к себе на Октябрьские праздники, но он при разговоре со мной очень красиво ушёл от моего предложения. Так между нами и образовалась дистанция. Да и ничего удивительного в этом нет. Продолжение следует.
Эдуард:
Должность начальника и есть та самая лакмусовая бумажка, которая выявляет, а какой человек на самом деле. Вот так получилось и с Сашей Фольмером. По отделу я делал много работы, претензий у него ко мне не было никаких. Но когда у меня были какие-то дела с обществом "Знание" (ну а это всё было конечно во время работы), У Александра Павловича на душе скребли кошки. Премии он давал мне только тогда, когда они попадали под контроль более высокого руководства. Как-то зашёл я к нему в кабинет, и довольно жёстко спросил у него: "А почему я редко получаю премии?". И Фольмер ответил мне своим изысканным интеллигентным тенорком: "Во-первых, ты и так постоянно получаешь премии в виде кандидатской надбавки и всех остальных приработков, которые у тебя идут за счёт рабочего времени нашего отдела. Во вторых - будем говорить откровенно - ты перестал быть нашим человеком." Продолжение следует.
Эдуард:
"Завод используется тобой как переходной период. Ты кандидат наук, и совершенно ясно - ты уйдёшь при любом удобном случае. А такие люди у нас не на первом плане и не на первых ролях." И как раз вошла в кабинет его заместительница по новой технике - Лена Кривенко. Она очень быстро разобралась а нашем разговоре. "Вот что, друзья мои", сказал я. Конечно, Павлович прав. При такой обстановочке в Учебный ВУЗ на Украине я не попаду. Но работать в НИИ я действительно планирую. Один ньюанс не учитывает Павлович: ПОКА Я РАБОТАЮ ЗДЕСЬЯ В СМЫСЛЕ ПРЕМИЙ ХОЧУ БЫТЬ НА РАВНЫХ ПРАВАХ СО ВСЕМИ. Ну а если Павловича раздражает, что я вхож к директору и главному инженеру также, как он, то это его проблемы, а не мои. В общем, друзья, так. Я не скандалист, больше по поводу премий я никакой дерготни и конфликтов устраивать не буду, но знайте, в любой день без предупреждения я могу уволиться". Продолжение следует
Ирина:
Так их!!! Проблемы у мужика с "медными трубами"-то))))
Эдуард:
"Ну и приблизительно, в какой любой день это может состояться?", спросила Лена. "Вот этого я не знаю. Конечно не завтра. Но возможно через две недели, или через месяц, или через год, смотря по обстоятельствам. Поэтому я и говорю - в любой день без предупреждения." На этом и закончился разговор. К отношениям с Фольмером я вернусь, когда буду вспоминать перестроечный период. Ну а пока время идёт. Наступил февраль 1977 года. За прошедшее время мы с Лёней сделали ещё пару научных статей. А 21 февраля у Лёни состоится защита кандидатской диссертации. Он мне написал, очень желательно, чтоб я присутствовал. Я начинаю оформлять командировку в Москву. Переговоры веду с Леной Кривенко. И задание появляется: в ЦК Профсоюзов лежат технические условия на скороморозильный гравитационный аппарат. Их нужно подписать в оставшихся инстанциях и сдать на регистрацию.Продолжение следует.